— Мааф каро, — повторил Дарувалла, который гоже считал бесполезными попытки исправить то, что натворил слон.
Не останавливаясь и не оглядываясь, калека не удостоил внимания любимые слова доктора.
В госпитале ему предстояло две операции: на ноге и на шее. Чтобы сосредоточиться, Фарук стал думать о последней сложной операции при лечении перелома со смещением, потом мысли его обратились к еще более сложной операции при коллапсе легких. Однако даже взяв скальпель, он не мог отделаться от утренней встречи. Как вылечить ногу нищему?
Конечно, чтобы удалить кость, он мог разрезать ткани. Однако как разделить ее на две части? Распилить кость? Если связки и суставы вокруг костей стопы будут травмированы, можно уменьшить приток крови. Но тогда возникнет угроза гангрены, а с ней ампутация, протез. Мальчик, наверное, не согласится на операцию. Фарук знал, что его отец от нее бы отказался. Будучи хорошим хирургом, Ловджи руководствовался старым правилом врачей: «Не навреди».
Вздохнув, Фарук подумал, что нужно забыть мальчишку. Он провел две свои операции, потом в клубе Дакуорт встретился с членами комитета по приему новых членов, позавтракал с Инспектором Дхаром. Их ленч оказался прерванным смертью мистера Лала и потерял свою прелесть от вопросов заместителя комиссара полиции Патела.
Теперь, прослушивая текст на автоответчике, Фарук попытался представить момент, когда был убит мистер Лал. Быть может, в этот момент Фарук находился в операционной. Или все произошло раньше, когда он встретился в лифте с доктором Азизом. А не тогда ли, когда он сказал «мааф каро» нищему калеке, чей английский оказался на удивление хорошим. Без сомнения, мальчишка крутился возле иностранных туристов.
Фарук знал, какие опытные карманные воры эти калеки. Самые квалифицированные. Многие из них сами себя калечат, некоторых специально уродуют родители, чтобы им больше подавали.
Мысли о нанесении себе увечий привели Даруваллу к проблеме хиджры, потом снова вернулись к убийству на поле для гольфа.
Обдумывая случившееся в очередной раз, Фарук поразился, каким образом человек смог подойти настолько близко к старому игроку в гольф, чтобы нанести удар его же клюшкой для гольфа. Как можно так подкрасться к человеку, стоящему в цветах? Тело Лала в этот момент, вероятно, покачивалось из стороны в сторону, он наклонялся над непослушным мячом. А где же находилась его сумка? Должно быть, неподалеку. Человек незаметно подошел к сумке, вынул клюшку, замахнулся, чтобы ударить ею по голове, и мистер Лал ничего не увидел? В кинофильме это выглядело бы неправдоподобно. Даже в кинофильме об Инспекторе Дхаре.
Значит, убийцей мог стать только тот, кого мистер Лал знал. Вероятно, другой игрок в гольф со своей сумкой для клюшек. Тогда зачем же ему понадобилась клюшка мистера Лала? Что мог делать посторонний неподалеку от девятой лунки на поле, не возбуждая подозрения мистера Лала? Это не поддавалось воображению создателя фильмов об Инспекторе Дхаре.
Фарук только подумал, какой шум от лающих собак возник в голове убийцы. Не иначе, в мозгу этого человека бесились злобные собаки, поскольку в таком сознании все было ужасно иррационально. По сравнению с ним сознание доктора Азиза должно казаться совершенным. Однако размышления Фарука прервала запись третьего звонка:
— Боже мой! — кричал голос на автоответчике и в тоне его звучало бьющее через край сумасшествие. Вряд ли Дарувалле был знаком этот голос.
8. СЛИШКОМ МНОГО СООБЩЕНИЙ
В первый раз Фарук действительно не признал истеричный энтузиазм отца Сесила. Живой, оптимистичный в свои 72 года, святой отец впал в панику перед автоответчиком. Старший священник в колледже Святого Игнатия, этот приветливый индийский иезуит был полной противоположностью отца ректора Джулиана, которому исполнилось только 68 лет. Ректор родился в Англии и словно олицетворял собой иезуитов-интеллектуалов, всегда угрюмых, с кислыми липами. Сарказм отца Джулиана неизменно пугал Даруваллу и был причиной его подозрительного отношения к католикам.
Послание отца Сесила не несло на себе печати легкости.
— Боже мой! — начал святой отец, будто приступал к описанию окружающего мира.
Фарук легко представил, что последует дальше. Как одного из выдающихся выпускников колледжа Святого Игнатия, его часто туда приглашали для духоподъемных речей перед учащимися. В прежние годы доктор выступал и перед членами ассоциации молодых женщин-христианок. Вообще когда-то Дарувалла считался самым активным членом католической и англиканской общин, работающих ради единства христиан, а также входил в комитет «Живая надежда». Но время это прошло, а с ним интерес к подобным занятиям. Не дай Бог, если отец Сесил звонил ему, чтобы предложить снова выступить перед слушателями с незабываемыми впечатлениями о вступлении в лоно христианской церкви.
Из-за того, что в прошлом доктор выступал за объединение католической и англиканской церквей, он чувствовал себя неудобно в кругу сверхревностных последователей церкви Святого Игнатия. Дарувалла недавно отказался выступать в католическом информационном центре с темой «Харизматическое возрождение в Индии». Доктор ответил, что его небольшой личный опыт является слишком тихим и крошечным чудом прихода к христианству, не сравнимым по ощущению с состоянием религиозного экстаза, внутренними беседами с Богом или с массовыми исцелениями больных.
— Однако чудо все же остается чудом, — не отступал отец Сесил.
Однако, к изумлению Фарука, за него вступился отец Джулиан.
— Я совершенно согласен с доктором Даруваллой в том, что его переход в христианство трудно назвать каким-то чудом, — сказал отец Джулиан.
Признаться, Фарук почувствовал обиду. Если бы он стал рассказывать о своем опыте перехода в христианство, то изобразил бы его как чудо маленького масштаба. Вообще-то доктор робел, когда рассказывал о своей жизни во Христе, поскольку на его теле не отмечалось ран, хотя бы отдельно напоминавших стигматы распятого Христа. Из ран у него не капала кровь. Однако Дарувалла обиделся, когда отец ректор заявил, что его религиозный опыт трудно квалифицировать как чудо. Такой выпад еще сильнее разжег в докторе чувство уязвленного достоинства и дал повод сомневаться в отношении распространенного мнения о великолепном образовании иезуитов. Вокруг все постоянно твердили о том, что иезуиты более святы и больше знают, чем другие священники!
Однако сообщение по телефону было о другом. Оно имело отношение к брату-близнецу Дхара. Впервые за всю славную 125-летнюю историю церковь и колледж Святого Игнатия посещал американский миссионер — иезуиты называли его схоластиком. Как понял Дарувалла, гость долго постигал тонкости религиозной, философской учености и принял определенные обеты. Однако, и доктор это также знал, потребуются еще годы, пока схоластика рукоположат в сан священника. Наверное, для него это будут годы душевных исканий и окончательной проверки, насколько он тверд в выполнении обетов, которые вызывали у Фарука дрожь. Соблюдать целомудрие, жить в нужде и послушании — как это непросто. Но ты поклялся…
С трудом можно представить, что потомок голливудского сценариста Дэнни Миллса будет стремиться к нищете. Еще труднее вообразить, что отпрыск Вероники Роуз сделает целомудрие своим образом жизни. Дарувалла отдавал себе отчет, что знает далеко не все, входящее в иезуитское понятие послушания, и если бы один из просвещенных иезуитов попытался объяснить ему содержание этого обета, его слова были бы полны лицемерия, уклончивых ответов и двусмысленности, после чего доктор имел бы столь же туманное представление о послушании у иезуитов.
По общему мнению, иезуиты всегда были интеллектуально развитыми и хитрыми, поэтому Фаруку тяжелее всего оказалось представить подобные качества у сына киношников. Даже Дхар, получивший хорошее европейское образование, не является интеллектуалом.